Барри Джеймс Мэтью

  • Барри Джеймс Мэтью

Джеймс Мэтью Барри (1860 - 1937), английский писатель.

В одно прекрасное весеннее утро 1912 года в Кенсингтонских садах, раскинувшихся в самом центре Лондона, царило веселое оживление. Люди толпились, переговаривались, смеялись. Взоры были прикованы к солнечной прогалине, вчера еще совершенно пустой. Там на невысоком постаменте стоял мальчишка в камзольчике из сухих листьев. Он усердно дул в свирель, а у ног его вились хороводом феи и гномы, выглядывали из нор зайцы и прочие лесные зверюшки. Каким чудом он появился здесь? Этого никто не знал. Зато самого его узнали тотчас же. Ну конечно же, это Питер Пэн, «мальчик, который не захотел стать взрослым»! С ним всего несколько лет назад познакомил англичан писатель Джеймс Мэтью Барри. Тот самый Питер Пэн, который, услышав еще в колыбели, как родители пророчат ему деловую карьеру, убежал в Кенсингтонские сады, где и был воспитан феями. Памятник ему появился внезапно как раз на том месте, где он жил у фей до того, как они ему до смерти надоели, и он улетел на остров Небывалый навстречу самым необычайным приключениям. Все эти и многие другие подробности из жизни Питера Пэна были досконально известны зрителям - все от того же писателя Барри, автора двух книг и пьесы о нем.

С того дня прошло уже более восьмидесяти лет, а Питер Пэн все так же остается любимцем детей и взрослых. Еще при жизни автора в Англии возникла театральная традиция - каждый год на Рождество в театрах детям показывают спектакли о Питере Пэне. Традиция эта жива и по сей день, распространившись на Соединенные Штаты и некоторые другие англоязычные страны. «Питер Пэн» не раз появлялся и на экранах кино и телевидения. Одна экранизация была сделана самим Уолтом Диснеем. Ну а повесть о Питере Пэне, так же как «Приключения Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла или «Ветер в ивах» Кеннета Грэхема, почти сразу же после выхода в свет перешагнула заданные ей возрастные рамки, войдя в «большую» литературу. Видно, очень много своего, глубоко личного и потаенного, вложил в эту книгу автор, сохранив в то же время в душе тот нерастворимый «кристалл детства» (слова Вирджинии Вулф о Кэрролле), который позволяет взрослому взглянуть на жизнь чистым, не замутненным житейским опытом детским взглядом. Вот почему, хотя Барри и был автором многих произведений, в историю литературы он вошел как автор одной книги - «Питера Пэна».

Джеймс Мэтью Барри родился 9 мая 1860 года на окраине маленького шотландского городка Кирримьюир в семнадцати милях от Данди. Отец его, Дэвид Барри, был простым ткачом. Мать, Маргарет Огилви, сохранившая, по обычаю многих шотландских семей тех лет, свою девичью фамилию, была женщиной одаренной. Она прекрасно пела песни родной Шотландии, помнила бесчисленные легенды и народные сказания. Она внушила детям любовь к родному фольклору и воспитала в них чувство независимости. Семейство Барри жило в крайней бедности, отказывая себе во всем, чтобы осуществить заветную мечту - дать сыновьям образование. Старший брат Александр, получив наконец место преподавателя в Глазго, взял на себя заботы о дальнейшем образовании Джеймса. С его помощью Джеймс окончил школу, а потом и Эдинбургский университет.

Свою литературную карьеру Барри начинал как музыкальный критик. Много позже, уже на склоне лет, Барри признавался: «Я хоть убей не могу отличить одну мелодию от другой. Ненавижу музыку». И с лукавством добавлял: «Видите ли, я несколько лет был музыкальным критиком».

Журналистская известность пришла к Барри с публикацией серии очерков, в которых изображалась жизнь маленького шотландского городка в первой половине века. Жизнь, описанная им в этих очерках, получивших название «Идиллии Старых Огней» (Auld Licht Idylls, вышли отдельной книгой в 1888 г.), была далеко не идиллической. Бедность, пуританская узость взглядов, вмешательство церкви в частную жизнь - таким изображает Барри вымышленный городок Трамз, прототипом для которого послужил его родной город Кирримьюир. Трамз впоследствии вырос в своеобразную «вотчину» Барри: действие многих его книг связано с этим городом.

В 90-х годах Барри публикует ряд романов - «Маленький священник» (The Little Minister, 1891), «Сентиментальный Томми» (Sentimental Tommy: The Story of his Boyhood, 1896) и его продолжение «Томми и Гризел» (Tommy and Grizel, 1900), книгу о матери «Маргарет Огилви» (Margaret Ogilvy, 1896). В некоторых из этих книг он затрагивает серьезные социальные проблемы - луддитское движение («Маленький священник»), положение ткачей в Шотландии в начале века («Маргарет Огилви»), - однако, не находя им разрешения в реальной действительности, переводит повествование в идеализированно-романтический план. В дилогии о «сентиментальном» Томми Барри создает во многом автобиографический образ писателя и журналиста, который, несмотря на все усилия, не сумел взять на себя бремя «взрослой» жизни. Здесь уже можно увидеть зародыш будущего «Питера Пэна».

Пьесы Барри, имевшие шумный успех у публики, являются, пожалуй, наивысшим достижением его творчества для взрослых. Веселые комедии, написанные с прекрасным знанием законов сцены, они не прокладывают новых путей, но привлекают внимание блестящим диалогом, стройностью композиции, остроумием. Снобизм и претензии людей общества и политиканов подвергаются осмеянию в лучших из этих комедий - «Куолити-стрит» (Quality Street, 1901, опубл. 1913), «Удивительный Крайтон» (Admirable Crichton, 1902, опубл. 1914), «То, что знает каждая женщина» (What Every Woman Knows, 1908). В 1894 году Барри женился на мо-

лодой актрисе Мэри Энселл, игравшей в одной из его пьес. Брак оказался неудачным и был расторгнут в 1919 году. Детей у четы Барри не было.

К началу нового века Барри становится видной фигурой в литературной жизни Англии. Этому немало способствуют его личные качества: он был человеком высокой порядочности и доброты. Среди его друзей - Харди, Голсуорси, Уэллс, Мередит, Генри Джеймс, не раз обращавшиеся к нему как к арбитру в делах, требующих безукоризненной объективности и доброжелательства. Барри принимал активное участие и в общественной борьбе литераторов тех лет. В 1907 году он выступил одним из организаторов кампании против театральной цензуры. Это положило начало его дружбе с Голсуорси, которым он всегда восхищался. В одном из своих писем он так описывает Голсуорси: «Странное создание, как, впрочем, и большинство из нас. Его искренне печалит неблагополучие (out-of-jointness) нашего мира. Но внешне он человек вполне светский, всегда изящен, всегда корректен. За свои убеждения он пойдет на костер, но пойдет учтиво, раскланявшись на прощанье. На днях лошадь понесла и выбросила его из экипажа. Он упал так грациозно, словно оставлял свою визитную карточку. Такой он сейчас, но он был и другим. Я думаю, что когда-то он был ковбоем и - надеюсь - пиратом»...

Барри восхищался Томасом Харди и выступал против его хулителей, поднявших травлю писателя. Однако ближе всех к Барри - и по характеру своего дарования, и по тому, как он прожил свою недолгую жизнь, неустанно работая и героически борясь с болезнью, - был Стивенсон. Хотя оба они были шотландцы, учились в Эдинбургском университете и даже кончили один и тот же факультет, пути их ни разу не пересеклись. Нетрудно представить себе радость Барри, когда летом 1892 года он неожиданно получил датированное февралем письмо из «Вайлимы» , где жил в то время смертельно больной Стивенсон. Переписка со Стивенсоном продолжалась до самой его смерти в 1894 году. Стивенсон настойчиво звал Барри к себе, но тот так и не успел к нему поехать.

Об отношении Барри к Стивенсону - писателю и человеку, сохранившему, если воспользоваться выражением Барри, «пирата» в своем сердце, - лучше всего судить по его речи, произнесенной в Эдинбурге в 1896 году, во вторую годовщину смерти Стивенсона. Он говорил, что Стивенсон «лучше всех других писателей своего времени показал, как приводить свою жизнь в порядок, прежде чем начинать писать, в каком духе следует писать, какими чистыми руками и с какой честностью в труде...». Молодые писатели этих лет, сказал Барри, «всего лишь рядовые, но они с гордостью признают его своим вождем, и когда он сделает перекличку, то услышит, как они отвечают. "Здесь. Здесь. Здесь". Он умер, но флаг его реет, и благодаря ему самые достойные из нас утверждаются в своем достоинстве, а самые заурядные теряют толику своей заурядности» .

Всю жизнь Барри восхищался путешественниками и исследователями, людьми активной и отважной жизни. Среди его друзей - известные африканские исследователи Поль дю Шайлу и Джозеф Томсон, мужественный капитан Скотт, предсмертное письмо которого, найденное на его теле полгода спустя после гибели экспедиции, было адресовано Барри. В нем Скотт просил писателя позаботиться о детях и вдовах погибших вместе с ним членов экспедиции к Южному полюсу.

Барри выполнил завет Скотта. Он принял живейшее участие в создании фонда в помощь семьям погибших. Все эти годы Барри часто бывал в доме вдовы Скотта, навещая ее и своего крестника Питера. Позже Питер Скотт так вспоминал о своей дружбе с Барри: «Барри, несомненно, знал, как ладить с детьми. Я не помню ни единого случая, чтобы я робел в его присутствии, хотя часто мы подолгу молчали». Барри написал немало писем Питеру. Вот одно из них: «Мой дорогой Скотт, я сижу у себя в комнате, курю табак из своего кисета. Кисет прекрасный, и я слежу, чтобы кто-нибудь его не украл. Тот, кто крадет мои деньги, крадет ерунду. Но если кто-нибудь попытается украсть мой кисет, пусть лучше побережется. Надеюсь скоро увидеть вас. Я живу с моими мальчиками, они полны сил, как никогда. Мой поклон вашей матушке и вам. Остаюсь, дорогой Скотт, вашим покорным слугой. Барри» .

Удивительна серьезность тона в письме к Питеру, который был в то время еще школьником. Сама форма обращения - «дорогой Скотт» - употреблялась в английском языке лишь с равными по возрасту и общественному положению. Барри пишет Питеру как «мужчина - мужчине» и, не благодаря прямо за кисет, подаренный, как мы узнаем, ему Питером, дает понять, как дорог ему этот подарок. «Мои мальчики», о которых идет речь в письме, - это пятеро братьев Дэвис, воспитание которых Барри принял на себя после смерти их родителей.

Барри познакомился с Сильвией и Артуром Дэвис в 1887 году на званом обеде. Впоследствии, говоря о Сильвии, он не раз вспоминал, как «внезапно обнаружил, что сидит рядом с созданием, прелестнее которого в жизни не видел» . Его удивило, что она отложила несколько конфет, которые подали в конце обеда, и спрятала их в свой ридикюль. Когда он спросил, для кого она их берет, Сильвия отвечала коротко: «Для Питера». Эта встреча была началом долгой и романтической дружбы Барри с семейством Дэвис и его «экспроприации» пятерых сыновей Сильвии и Артура, которых еще при жизни родителей он называл «мои мальчики».

Идиллическое детство мальчиков Дэвис трагически оборвалось в 1906 году, когда у их отца обнаружили рак. Год тяжелых мучений... Операции не помогают. В апреле 1907 года Артур Дэвис умирает. Во время его болезни Барри посвящает себя заботам о больном и его семье - его дом, его время, его состояние в их распоряжении. После первой операции Сильвия пишет своему сыну Майклу, которому тогда исполнилось шесть лет: «Мистер Барри - наш волшебный принц, самый лучший волшебный принц, который когда-либо рождался, потому что он действительно существует». В 1910 году Сильвия так же, как ее муж, умирает от рака.

Вплоть до самой своей смерти Барри по-отцовски заботился о мальчиках, полностью взяв на себя их воспитание и образование. Когда разразилась Первая мировая война, трое из них отправились на фронт. Барри шлет им посылки и юмористические письма, которые, по словам Питера, с нетерпением ждет вся рота. С каждым днем у писателя крепнет убеждение в том, что война - чудовищное кровопролитие. Об этом он пишет в письме к Джорджу: «Если у меня когда-нибудь и была мысль о военной славе, то сейчас я думаю только о том, что война невыразимо чудовищна» .

В марте 1915 года Барри получает известие о смерти Джорджа Дэвиса. Но его ждет еще один удар - в 1921 году погибает его любимец Майкл Дэвис.

После окончания войны Барри был избран лорд-ректором старейшего шотландского университета Сент-Эндрюс. Это была почетная должность, знак признания его общественных и литературных заслуг. Как ректор Сент-Эндрюса Барри должен был предложить кандидатуры для присуждения почетных докторских званий. Среди названных им - Томас Харди, Джон Голсуорси и замечательная актриса Эллен Терри. Темой для своего ректорского обращения к студентам он избрал Мужество.

Барри умер в 1937 г. Перед смертью он передал все права и доходы от «Питера Пэна» - переизданий, пересказов, театральных и кинопостановок - детской больнице на Грейт-Ормонд-стрит в Лондоне.

Повесть «Питер Пэн и Венди» (в первом издании - «Питер и Венди») вышла в 1911 году. Однако повести предшествовали два произведения, которые были как бы предварительными ее разработками. Оба они возникли из рассказов Барри мальчикам Дэвис и игр, в которые он играл с ними. В 1902 году Барри опубликовал роман «Белая птичка» (The Little White Bird), в котором рассказывалось о том, как одинокий пожилой холостяк, скрывшийся под личиной «Анонима», устраивает счастье молодой четы, а позже принимает на себя воспитание их единственного сына Дэвида. Произведение это обращено ко взрослым, однако включает в себя несколько сказочных глав, которые позже были выделены автором в самостоятельную книгу, названную им «Питер Пэн в Кенсингтонских садах» (1906). А через два года после опубликования «Белой птички» Барри написал и поставил пьесу «Питер Пэн», которая была единодушно признана лучшей пьесой для детей.

В «Питере Пэне в Кенсингтонских садах» рассказывается о раннем детстве Питера, о том, как и почему он убежал из дома и остался на острове посреди Круглого пруда в Кенсингтонских садах, о его дружбе и вражде с феями и эльфами, а также о его первых встречах с детьми «смертных». Ибо сам Питер - существо особого рода: «серединка на половинку» называет его старый ворон Соломон. По сути, в этой книге происходит рождение своеобразного мифа о Питера Пэне, дальнем

родственнике козлоногого языческого бога Пана (вот почему Мейми, вернувшись домой, посылает ему в подарок козлика). Не случайно, говоря о Питере Пэне (английское произношение имени Пана), Барри так часто употребляет настоящее время: ведь время мифа вечно, и то, что происходит с Питером, снова и снова воспроизводится во времени. Вместе с тем эта книга - ностальгическое воспоминание о детстве, правда, не самого автора, а мальчиков Дэвис, которым, гуляя с ними по Кенсингтонским садам, Барри рассказывал, импровизируя на ходу, историю Питера Пэна. Лишь одно в этой повести связывает ее с суровым детством самого Барри - это имя «Дэвид». Так звали второго по старшинству брата писателя; он умер от сотрясения мозга в четырнадцать лет - катаясь на коньках, упал и ударился головой об лед.

В пьесе о Питере Пэне Барри продолжает «миф» о «мальчике, который не захотел стать взрослым», однако на первом месте в ней - и это диктуется особенностями жанра - событийная, зрелищная сторона. Лишь в повести, окончательный замысел которой созрел к 1911 году, Барри соединил лирическое и игровое, поэзию и драму. «Миф» о Питере Пэне получил окончательное завершение.

Питер Пэн - образ, сотканный Барри из многих нитей, новых и старых, пришедших из далекого прошлого. Он появляется как давно знакомое, но полузабытое имя, всплывающее из глубины сознания. Недаром Венди удивляется, когда миссис Дарлинг спрашивает ее, кто такой Питер.

Питер - это квинтэссенция романтической идеи детства, того сказочного, идиллического, что связано с этой порой. В нем воплощены многие романтические мечтания. Он умеет летать, он дерзок, быстр на руку и решения, он вооружен кортиком и умело пользуется им, он бросает вызов людям и феям, противопоставляя их воле свою, неизменно одерживая верх. Он - безраздельный властелин далекого острова с лагунами, коралловыми рифами и русалками, где ведет нескончаемую борьбу с. пиратами и с их внушающим ужас капитаном Крюком. «Я радость, я юность, - кричит Питер капитану Крюку, - я птенец, разбивший свою скорлупу...»

«Второй поворот направо, а потом все прямо до самого утра» - так Питер объяснил Венди дорогу на остров. Описание полета детей, убежавших из родного дома в поисках острова Небывалого, о котором они так часто мечтали, - одно из самых поэтических мест в книге. Свистящие ветром перекрестки, птицы, с которыми советуются дети, шпили и башни, вокруг которых они кружат, игры с акулами и русалками, ветер и солнце, море и открытые непогодам просторы так бесконечно далеки от «жизни в больших городах, где огромные здания закрывают от ребенка вид неба, где мрачные серые улицы вытеснили зеленые поля, где уроком, преподаваемым ежедневно, является «успех в жизни», а не детство и восторженные мечты о пиратах, феях и индейцах» .

Большую роль в «Питере Пэне» играет момент «узнавания». Эта книга впитала в себя множество тем из детского фольклора. Еще из средневековых бестиариев до XX века дошло поверье, что если нагнуться и посмотреть на волков между ног, то они испугаются и убегут. Столь же широко распространены были темы индейцев,

1 Ch. Frohman. Peter Pan. Harper's Weekly, April, 1906. Цит. по: J. A. Hammerton, op. cit., pp. 253-254.

русалок, пиратов и прочие. Все они фигурируют в «Питере Пэне», придавая ему особый аромат «узнавания», столь важный для детского воображения. Вводя эти темы как давно известные, общепринятые и почти столь же реальные, как реальный обиход обыденной жизни, Барри дает тем самым толчок детскому воображению, позволяя ребятам строить бесчисленные фантазии на этой «твердой», «привычной» основе.

Непосредственно с этой особенностью повести Барри связан и чрезвычайно важный для детей мотив игры, показывающий, насколько глубоко писатель проник в детскую психологию. Многие сцены и ситуации в «Питере Пэне» строятся на игре. Достаточно вспомнить сцену в детской, где дети учатся летать, описание полета и игр с акулами, постройку домика для Венди, игры во врача, в раненых, в ужин или сцену в подземном домике непосредственно перед возвращением детей на родину, когда Питер и Венди играют во взрослых. Впрочем, любой момент книги чрезвычайно легко «разыгрывается» детьми. Барри лишь намечает общие контуры, оставляя простор для творческого воображения детей, позволяя им наполнять эти контуры своими деталями. Иногда он прямо заявляет об этом литературном приеме. Так, в конце седьмой главы он спрашивает своих юных читателей, какое из приключений, выпавших на долю Питера и пропавших мальчиков, им хотелось бы услышать. Про то, как индейцы напали на подземный дом? Или, может быть, про то, как Питер спас жизнь Огненной Лилии в заливе Русалок, после чего они стали союзниками? Или о пироге, который испекли пираты в надежде, что мальчики съедят его и умрут? Или о Птице-Небылице? Или о том, как Питер бросил вызов львам? Перечислив все эти соблазнительные возможности и даже сообщив кое-какие подробности о некоторых из них, Барри заключает: «Какое же из всех этих приключений выбрать? Давайте кинем жребий! Ну-ка, что там выпало? Залив! Пожалуй, было бы лучше, если бы выпало ущелье, или даже пирог, или, на худой конец, лист кувшинки. Конечно, можно переиграть и выбрать что-нибудь поинтереснее, но уговор дороже денег: залив так залив!»

Перечисленные темы так и остаются нерассказанными. Зато они, что, возможно, ничуть не менее важно, предложены детям для самостоятельной «разработки». Контуры их обозначены, однако простор для детской импровизации оставлен огромный, и можно не сомневаться, что дети, прочитавшие книгу Барри, не пройдут мимо этих возможностей. Таким образом, Барри не только рассказывает своим юным читателям увлекательную поэтическую повесть, но и втягивает их в творческую игру.

Максимальному приближению к читателю сказочных героев и ситуаций повести способствует также и своеобразное шутливое «снижение» сказочных мотивов. Барри словно переводит фей и русалок, сказочные заморские страны и дальние фантастические странствия в плоскость домашнюю, почти бытовую, ставя своих юных читателей на равную ногу со сказочными героями. Снижение сказочных персонажей и ситуаций проводится Барри очень тонко, на легкой улыбке или иронии, которая совсем не разрушает сказочность всего повествования. Так, единственная фея, которая появляется в повести, фея Динь-Динь (Tinker Bell), носит такое имя потому, что она, по словам Питера, «фея низшего разряда». Она занимается тем, уверяет Питер, что паяет для своих собратьев чайники и кастрюли. Словно обычный паяльщик, ходящий по улицам Англии тех лет, она возвещает о своем при-

ближении звоном колокольчика. Правда, сама Динь-Динь не желает признавать своего низкого происхождения и прилагает все усилия к тому, чтобы доказать, что принадлежит к высшему обществу. Знакомая тема, к которой не раз обращалась литература того времени! Ироническое описание покоев Динь-Динь - софа, по словам феи, в стиле «самой королевы Маб», зеркало «Кот в сапогах» и прочее - заканчивается знаменательными словами: «Ее комната, конечно, была красивой, но выглядела весьма самодовольно, словно вздернутый нос».

То же сочетание сказочного и приниженного, бытового характерно и для других героев, заимствованных Барри из традиционных сказок. Динь-Динь или сам Питер упоминают время от времени других фей и эльфов, которые в этой повести, правда, не появляются (зато сколько их в «Питере Пэне в Кенсингтонских садах»!). Как и Динь, они заняты делами совсем не сказочными. Некоторые из них торгуют подержанной мебелью, другие бездельничают и путаются под ногами, так что Питеру то и дело приходится давать им подзатыльника. Точно так же русалки, которые, в соответствии с традицией, живут в коралловых пещерах и при новолунии выплывают на поверхность лагуны, расчесывая свои длинные волосы и распевая дивные песни, оказываются существами совсем обычными (они даже играют в футбол!) и по-детски «вредными». А сказочная Птица-Небылица не только прекрасная мать, готовая пожертвовать собой ради своих птенцов, но и особа дерзкая, которая не прочь затеять ссору и дать волю своему язычку!

Как все лучшие произведения детской литературы, «Питер Пэн» написан на двух уровнях. Это, с одной стороны, книга, адресованная непосредственно детям, вместе с тем это произведение, которое обращено - правда, не прямо, а косвенно, «через головы детей», - к взрослым. Было бы неправильно сказать, что отдельные эпизоды предназначены автором только для взрослых. Второй план тесно переплетен с первым, придавая всему повествованию особую интонацию и тональность. Порой этот план выдвигается вперед, оттесняя прямое повествование, предназначенное непосредственно детям. Так, первое упоминание об острове Небывалом, который каждый создает в своем воображении по-своему, Барри завершает словами: «К этим волшебным берегам вечно плывут в своих лодках дети. Там бывали и мы. Нам и теперь еще слышен порой шум нездешнего прибоя, но ступить на те берега нам больше не дано!» Ностальгия «о чудесной, невозвратимой поре детства» звучит на протяжении всего повествования, придавая ему особый поэтический аромат. Дж. А. Хэмертон справедливо замечает, что дети редко мечтают о том, чтобы навсегда остаться детьми. «У детства много иллюзий, но среди них никогда не найдешь надежду или желание навсегда оставаться юным. Всякий, кто наблюдал, как играют дети, знает, что всепоглощающим желанием детства и вообще юности является желание вырасти и стать взрослым... Мысль о детях, которые никогда не вырастут, возникает в уме взрослого: так, мать, окидывая любящим взглядом одного из своих любимцев, может сказать: "Ах, если бы ты остался таким навсегда!".

Повесть Барри - романтическое произведение. В ней нашла свое отражение высказанная еще в самом начале XIX века мысль романтиков о счастливой невинности, незамутненности детства, противопоставленного как особое состояние миру взрослых с его низкой прозой и материальной обыденностью. «Питер Пэн» - одно из ярчайших воплощений этого важного постулата романтиков.

Миру детей, в согласии с романтической традицией, противостоит мир взрослых, забывших о поэзии, страсти к неведомому и радости жизни, взрослых, «не умеющих летать». Питер дорог детям и потому, что, будучи ребенком, он в то же время не нуждается в защите взрослых, не подчиняется сковывающему авторитету, а, напротив, бросает им вызов. Вражда с капитаном Крюком приобретает двойной смысл, ибо Крюк не только пират, прославленный своими злодействами, но и взрослый, издавна привыкший подавлять своим авторитетом все радостное, задорное и дерзкое. Вот почему так важна, например, сцена последней дуэли Питера Пэна и Джеймса Крюка. В ней самая суть детской мечты - романтический поединок со злом, воплощенным во взрослом пирате.

Наиболее иронично мир взрослых представлен образом мистера Дарлинга. Мистер Дарлинг противопоставлен не только детям, но и собственной жене, которая благодаря своей любви к детям сохранила доступ в их романтическое царство. Но мистер Дарлинг слишком крепко привязан к земле. Он занят только акциями и прочими ценными бумагами и склонен все - даже появление детей и их возможные болезни! - подсчитывать точно с карандашом в руках. Мистер Дарлинг любит, чтобы все у них было «как у людей», его беспокоит мнение соседей, он несправедлив к Нэне, доброй ньюфаундлендской собаке, которая нянчит его детей, он не выполняет собственных обещаний и т. д. Его раскаяние после того, как дети убежали из дому, окрашено себялюбием и гордостью. История его жизни в конуре достойно венчает ироническую тему «взрослых» (читай: «деловых») людей.

Финал повести звучит лирически-грустным аккордом: в нем слышится и прощание с детством, и вера в его торжество. Возвращение детей с острова Небывалого на деле знаменует конец детства. Мало-помалу они теряют способность летать, забывают об острове и даже начинают смеяться над Майклом, который верит в него дольше других. Наконец они вырастают. «Песенка их спета, так что не стоит о них больше говорить. Вон видишь, Задира, Шутник и Близнецы идут на службу? В одной руке у них портфель, а в другой зонтик. И так они ходят каждый день. Майкл стал машинистом. Хвастун женился на знатной даме, и теперь он у нас лорд. А вон из той двери, обитой железом, выходит судья в парике. Когда-то его звали Малыш. А вон тот бородатый, который даже сказки не может рассказать своим детям, был когда-то Джоном».

Так, вернувшись в дом Дарлингов и приняв реальные ценности мистера Дарлинга, мальчишки повторяют его судьбу, становясь респектабельными членами респектабельного общества. Одна лишь Венди, как в свое время ее мать, сохраняет смутное воспоминание о Питере Пэне и тайную, полуосознанную мечту вырваться из пут обыденности. Вот почему, когда спустя много лет Питер Пэн прилетает наконец за нею, чтобы она произвела весеннюю уборку в маленьком домике, она разрешает своей дочери улететь вместе с ним.

Выше уже говорилось о том, что Барри продолжает, хотя и с существенными изменениями, романтические традиции. Изображение детства и мира в целом роднит его с другими крупными писателями, представителями неоромантизма конца XIX века, - Стивенсоном, Хаггардом и в какой-то мере Киплингом. Для всех неоромантиков характерно решительное отрицание современного им мира бизнеса и делового расчета и установка на конструирование своей особой действительности, прямо противопоставленной ему. Каждый из этих писателей решает эту задачу по-своему. Мир приключений, далеких неведомых стран с их особыми, «естественными» законами, суровая романтика моря и дальних морских странствий или прошлое - якобит-ские восстания, борьба за английский престол - все это были попытки изображать мир с иными законами, далекими от скудного и тусклого буржуазного практицизма. Однако, как ни далеко во времени или в пространстве отходили от современной им действительности неоромантики, рано или поздно они убеждались в том, что и в этих далеких странах правили законы своекорыстия и насилия.

Барри вносит в английский неоромантизм свою особую, неповторимую ноту. И дело здесь не только в том, что повесть о Питере Пэне имеет «двойной адрес» или что в ней чрезвычайно силен элемент «узнавания» и игры. В известном смысле это было и у Стивенсона, и у Киплинга. Оригинальность Барри - в его особой интонации: он словно бы приемлет «правила игры» неоромантиков и в то же время «снимает» их мягкой иронической неоднозначностью.

В «Питере Пэне» множество аллюзий, прямо или косвенно указывающих на различные произведения Стивенсона, и в первую очередь на «Остров сокровищ», как на своего рода источник вдохновения Барри. Вместе с тем повесть Барри, как ни восхищался он Стивенсоном, на деле пародирует наиболее распространенные приемы приключенческого романа. Рассказывая о самых «страшных» событиях, Барри ни на минуту не теряет легкой усмешки, так что, скажем, мысль о том, что кто-то из мальчишек должен будет сейчас «прогуляться по доске в море», т. е. попросту будет казнен, на самом деле всерьез не тревожит читателей. Повесть Барри иронична, сказочна, грустно-лирична, она написана совершенно в ином ключе, чем повесть Стивенсона, которая холодит кровь и заставляет глубоко задуматься о зле, существующем в мире.

В повести Стивенсона черные и белые краски, которыми он пользуется для изображения своих персонажей, уже начинают смешиваться. Мрачные черты мистера Хайда проглядывают даже на «нашей стороне». Барри, во многом являющийся учеником Стивенсона, также мешает краски в изображении своих героев. Правда, зла как такового, беспросветно черной краски, которая неизменно присутствует во всех произведениях Стивенсона, адресованных как взрослым, так и детям, у Барри нет. Он пишет пастелями. Даже самые мрачные из его персонажей не олицетворяют подлинного зла. В этом отношении характерны образы капитана Крюка и его пиратской команды.

Барри во многом полемизирует и с другими неоромантиками, а также с популярными авторами приключенческих повестей и так называемых «школьных повестей для мальчиков» (Баллантайн, Хьюз, Фаррар и др.). Об отношении Барри к Баллантайну (R. M. Ballantyne) следует, вероятно, сказать несколько подробнее.

Баллантайн, с которым Барри был лично знаком, написал в свое время «Коралловый остров» {The Coral Island, 1858), который пользовался долгие годы огромной популярностью. Барри в предисловии к «Коралловому острову» (издание 1913 года) называл его «своей любимой книгой». Вместе с тем в «Питере Пэне» содержится внутренняя полемика с повестью Баллантайна. Это, во-первых, полное отсутствие религиозных мотивов у Барри. Баллантайн, человек глубоко религиозный, игравший заметную роль в Шотландской свободной церкви, во всех своих книгах то и дело заставлял своих героев обращаться с молитвой к Богу и уповать на провидение. Подчеркнутая арелигиозность Барри, его пристрастие к «языческим», главным образом греческим, мотивам противостоят религиозной назидательности его старшего соплеменника. Полемичен и выбор героя: мальчик, не захотевший стать взрослым, резко контрастирует с высокими, широкоплечими, мускулистыми героями Баллантайна, все помыслы которых направлены к тому, чтобы вступить полноправными членами в тот мир, который ненавидит Питер.

Наконец - и это немаловажно, - внутренняя полемика касается и темы туземцев (у Барри это индейцы) и их отношений с «высшей расой». Этот мотив, обязательный для ряда приключенческих романов того времени, адресованных не только детям, но и взрослым, Барри превращает в веселый фарс. Его пародия задевает не только Баллантайна, но и таких маститых писателей, как Чарлз Кингсли (Charles Kingsley), с его прославлением белого колонизатора в романе «Эй, на Запад!» {Westward Но!, 1855), и даже Киплинг. Как видим, при всей кажущейся безобидности книги в ней высмеиваются многие расхожие идеалы современного Барри общества.

В известном смысле «Питер Пэн» перекликается с написанной спустя полстолетия книгой замечательного английского романиста Уильяма Голдинга (William Golding). «Повелитель мух» {Lord of the Flies, 1954) Голдинга также является своеобразным ответом на буржуазный оптимизм «Кораллового острова» Баллантайна. Конечно, книга Голдинга - явление совсем иного порядка, чем повесть Барри, однако было бы неверным пройти мимо того, что обе книги «отталкиваются» от Баллантайна и что у обоих авторов присутствует (конечно, в совершенно различной интерпретации) тема жестокости детства.

Современные критики часто упрекают Барри в сентиментальности, особенно ощущаемой там, где он пишет о материнской любви. «Маленькая мама» Венди со всеми атрибутами, неизменно связываемыми в английской литературе с девочкой, берущей на себя роль матери (вспомним аналогичные характеры у Диккенса), также вызывает множество нападок. Резче всего эта точка зрения выражена у Таун-сенда, просто объявившего повесть Барри «липой». Нам кажется, что критики этого рода забывают о двух важных обстоятельствах. В повести «Питер Пэн и Венди» нет, пожалуй, ни одной строчки, которая была бы написана прямо, лобово, совершенно всерьез. Элементы пародийные, юмористические, улыбка сквозь слезы неизменно смешиваются со всем, что автор рассказывает как бы серьезно, образуя весьма своеобразное сочетание. Чувствительность не только соседствует с автоиронией, но и неизменно сливается с нею, «снимая» патетику и слезливость. Полунасмешливая, полугрустная улыбка над самим собой, над всеми теми иллюзиями, которыми живут не только дети, но и взрослые, «спасает» повесть Барри, придавая ей неповторимый аромат.

Вместе с тем не следует забывать и об особом психологическом настрое, создаваемом в юных читателях этой повестью. Для психологического здоровья детей чрезвычайно важны такие темы, как устойчивость, стабильность дома и материнской любви. То, что для взрослого читателя может показаться излишним «педалированием» темы, на деле отвечает глубокой внутренней потребности детства. Вот почему образ миссис Дарлинг и тема материнства, символика вечно открытого окна, через которое дети в любую минуту могут вернуться домой, где их поджидает любящая мать, чрезвычайно важны для детского восприятия этого произведения.

В отзыве Бернарда Шоу об одном из романов Барри содержится чрезвычайно проницательное наблюдение: «Очевидно, он не очень разбирается в человеческих характерах; однако он остро чувствует человеческие свойства...» Здесь с присущей Шоу парадоксальностью выражена очень глубокая мысль. Барри не создает запоминающиеся человеческие характеры со всеми нюансами человеческой психики и поведения. Однако он тонко чувствует основные свойства человеческих характеров и воплощает их в своих главных действующих лицах. Это снова возвращает нас к сказке, подчеркивая органическое единство Барри с этим своеобразным жанром. В сказке традиционной, так же как и, хоть и в меньшей мере, литературной, мы имеем дело не с индивидуализированными характерами, а с абстрагированными человеческими свойствами, выполняющими известную функцию. Точно так же у Барри степень индивидуализации героев значительно ослаблена за счет их «сказочной типизации».

Подобно «Алисе в Стране чудес», которую Льюис Кэрролл рассказал девочкам Лидделл, «Питер Пэн» возник из устного рассказа. Однако, как мы уже убедились, «миф» о Питере Пэне прошел длинный путь, прежде чем воплотиться в повесть, которую теперь читают во всем мире. Современники вспоминают, что писал Барри так же самозабвенно и легко, как в детстве играл во всевозможные игры. «Почему вы пишете, мистер Барри?» - спросил его как-то один из его юных друзей. «Как, разве ты не знаешь? - отвечал писатель. - У меня пальцы полны чернил, вот они и вытекают». Так написан «Питер Пэн», словно сам «вытек» из пальцев Барри. Он вобрал в себя многое: и давние детские игры, и мечты, и поздний горький опыт, и книги, которые Барри любил и над которыми иронизировал.

В Соединенных Штатах есть памятник Тому Сойеру и Геку Финну, в Дании - андерсеновской Русалочке. Но Питеру Пэну повезло вдвойне: в Англии ему стоят два памятника, один в Лондоне, другой - точное повторение первого - в Ливерпуле. Должно быть, он это заслужил - своей веселой дерзостью, мужеством и вечным детством.

"Я юность, я радость..."

Н. Демурова