О Кршесомысле и Горемире

I Преставился Пршемысл в преклонных летах, душа его улетела к праотцам.

После него престол княжеский перешел к Незамыслу.

Когда же он отошел к вечному сну, сел на престол Мната. Когда же наполнились и его дни, власть перешла к Волну. После смерти Вояна правил Внислав, а затем князем был объявлен Кршесомысл, и случилось это у священной Езерки, где собралось общее вече. И когда утихли воды прозрачного родника и загорелся жертвенный огонь, надел самый уважаемый лех Пршемыслов венец на голову Кршесо-мыслу, и все радостно вскричали:

- Кршесомысл повелитель наш! Да благословит он нас.

Все поздравляли его и с поклонами, шумной свитой проводили в Вышеград. Там его торжественно возвели на престол, с которого правили народом его праматерь и основатель их рода Пршемысл.

При Кршесомысле народ больше рылся в глубинах земли, побросав поля и стада. При реках и потоках промывали золото, которого всюду было вволю, особливо на полудне. Сам воевода Кршесомысл, памятуя пророчество праматери своей Либуше, послал рудокопов на Иловую и Бржезовую горы, где добыто было серебра многое множество.

Со всех сторон люди повалили туда добывать металл; все хотели быстро разбогатеть. О домашнем хозяйстве и думать забыли. Новин никто не вспахивал; поля лежали впусте; репейник и метляк разрослись там, где прежде зрели тяжелые хлебные колосья, среди которых трещал неугомонный коростель.

Люди богатели металлом, но беднели хлебом. Земледельцы превратились в золотоискателей и рудокопов, а хлеб посылали покупать в пражский край.

Многие владыки и старшины родов с болью сердца смотрели на это запустенье и говорили, что в рудниках пагуба полей, что из-за дорогого металла люди покидают свои дома, что из-за жажды к наживе гибнет старый патриархальный строй. Некоторые решили поехать к воеводе в Вышеград, и во главе всех Горимир, владыка Неуме-тельский. Просили владыки Кршесомысла, чтобы он требовал от народа больше хлеба, чем серебра, и чтобы рудокопов и землекопателей разогнать по домам. Но князь, ослепленный блеском драгоценного металла, не внял их советам, и владыки удалились неудовлетворенные, обиженные, грустные.

Восстали и рудокопы, узнав, что против них затеяли владыки. Точно гнездо раздраженных ос, слетелись они к своим шалашам и шатрам, когда посол рассказывал о том, как владыки во главе с Горимиром Неу-метельским ездили в Вышеград и что советовали князю.

Зашумели, закричали, стали угрожать местью, и более всего Го-римиру Неуметельскому. Требовали его крови и не хотели слушать голоса рассудка.

Иные в бешенстве кричали:

- Хочется ему хлеба, так напихать ему его в глотку, пока не подавится.

Грубая шутка понравилась грубым людям. Как спущенная с цепи свора собак гонится за оленем, так погнались рудокопы осенним вечером через поля и луга к владениям Неуметельским.

Была уже ночь, когда толпа рудокопов завидела из-за вала, окружающего Неуметельское городище, соломенные крыши хат, высокие стога и овины.

Тут толпа замедлила шаг и, подобно хищному зверю, начала подкрадываться к ограде. Но один добрый человек увидел злодеев и, сообразив в чем дело, побежал и разбудил владыку. Раздался дикий крик. Для обороны не было времени; толпа была уже в ограде, оставалось только спасаться бегством.

Одним скачком Горимир очутился в конюшне, где стоял его любимый конь, Шемик. В одну минуту он его вывел, оседлал, шепнул ему что-то в ухо и вылетел из ворот в поле. Увидали его, кричали, гнались за ним, но конь летел бешеным галопом, грива его развевалась по ветру, а из-под копыт брызгали искры, ярко сверкавшие в ночном мраке.

За всадником, словно крылья, развевалась его белая одежда. Она-то и выдавала его присутствие. Но вскоре конь и всадник скрылись во мраке ночи.

Доехав до лесу, Горимир остановил коня и оглянулся. Огромное зарево разливалось по небу, ширясь и разрастаясь с каждой секундой.

- Все сгорит!- в ярости шептал владыка.- Строения, гумна, полные хлеба, стога, все плоды наших трудов, все!- И подняв грозно руку в сторону пожара, он произнес страшную клятву:- Пусть почернею я, как уголь, пусть собственный меч разрубит меня надвое, если я не отомщу злодеям и не заплачу за все сторицею!

II

Неуметельское городище погибло.

Чего не съел огонь, то разграбили рудокопы. С богатой добычей воротились они домой. Награбленное добро везли на украденных телегах, запряженных крадеными конями. Увезли массу хлеба из запасов Горимировых и, опьяненные радостью, пели по дороге и кричали:

- Боялся голода, пусть-ка теперь поголодает!

Тихо и пустынно было в выжженном селении. Пожарище долго дымилось, и осенний ветер разносил во все стороны едкий запах дыма.

Не прошло еще двух дней, а Горимир уже собрал всех мужей своего рода. К ним присоединились и другие добрые соседи, возмущенные гнусным насилием рудокопов.

Когда стемнело, выступили все, хорошо вооруженные, а во главе всех Горимир на своем верном белом Шемике.

В Бржезовских рудниках никто и не помышлял об опасности. Рудокопы были уверены, что сбежавший Горимир блуждает далеко, что он теперь бессилен и им не опасен. Вполне спокойные, они улеглись, не позаботившись даже поставить стражу. Поздно ночью разбудил их удушливый дым и яркий свет.

Крыши горели над их головами. Как безумные выбежали они вон и принялись вытаскивать имущество, орудия и спасать детей.

Тут-то и обрушились на них люди Горимировы: рубили, кололи... Владыка на белом коне носился с мечом в руках от шалашей к рудникам и побуждал своих приспешников, чтобы все губили, ничего не жалея.

Словно ночные призраки, мелькали то там, то сям рассвирепевшие мстители, разрушая хижины, хаты и орудия, заваливая камнями и бревнами шахты, уничтожая все, что было добыто тяжким трудом рудокопов.

Прежде чем дневной свет успел озарить место разрушения, неприятель уже исчез, словно потонул в утреннем тумане. У Неуметелей разошлись Горимировы люди, а сам владыка поспешил дальше. Ше-мик, словно окрыленный, нес его к воеводову граду. Когда взошло солнце, Горимир, вполне свежий и на вид нисколько не утомленный, появился на своем белом скакуне у вышеградских ворот.

На следующий день дошла до княжеского града весть о том, что случилось у Бржезовой. Много рудокопов сбежалось на Вышеград, и все в один голос рассказывали об ужасах прошедшей ночи и, распаленные гневом, винили в этом бедствии Горимира.

Владыка запирался и доказывал, что в эту самую ночь он еще до свету был в Вышеграде. Но Кршесомысл, жалея о гибели серебряных рудников, велел ввергнуть Горимира в темницу, откуда его вывели лишь тогда, когда кметы и владыки собрались на суд по зову княжескому.

И встал Горимир перед судом один против толпы свирепых рудокопов, требовавших, чтобы он был сожжен живьем. За рудокопов стоял князь, за Горимира - владыки. Они просили князя пощадить его, но рудокопы взяли верх, и князь приговорил Горимира к смерти. Только в одном он уступил владыкам: он изменил род смерти. Вместо костра Горимир должен был погибнуть от собственного меча.

Когда это было установлено, Горимир обратился к князю с такой речью:

- Честный княже! Твоим судом осужден я и должен умереть. Прошу тебя, не откажи мне в последней милости. Дозволь проститься с конем моим и последний раз проехать на нем. Затем учини со мной что пожелаешь.

- Проезжайся, - согласился князь с усмешкой. - Конь твой без крыльев, небось не унесет тебя далеко.

По приказу Кршесомысла вывели коня и заперли ворота. Не обращая внимания на насмешку князя, Горимир радостно побежал в конюшню к своему Шемику, обнял его за шею, прижал свое лицо к его морде, гладил его, говорил ему что-то тихим голосом, а Шемик весело ржал, передним копытом взрывая землю.

Князья и кметы с владыками, рудокопы, стражники и весь люд, собравшийся на надворье, подошли к конюшне, когда Горимир вывел своего Шемика, держа его под уздцы. Все залюбовались белым в яблоках статным конем: грудь широкая, грива волнистая, хвост длинный, ноги как струнки, с малыми копытами, как у оленя; глаза мечут искры, ноздри раздуваются.

Едва успел Горимир вскочить в седло, конь заплясал под ним. С радостью, что сидит опять на своем милом Шемике, Горимир свистнул. Конь приподнялся на дыбы, опустился и пошел легким шагом по надворью. Горимир еще свистнул, и Шемик, заржав, прыгнул от одних ворот к другим. Около вала владыка свистнул в третий раз. Потом, сжав коленями бока лошади, он нагнулся к его уху и крикнул:

- Аида, Шемик!

В один прыжок конь был уже на насыпи... другим огромным прыжком он перескочил через высокую бревенчатую стену.

Присутствовавшие онемели от изумления.

Шемик с всадником мелькнул над срубом, как птица... и оба исчезли.

Толпа рудокопов бросилась на вал в надежде увидеть за стеною коня и всадника разбившимися вдребезги и плавающими в крови.

Смотрели со стен и вышек, поворачиваясь во все стороны и оглашая воздух криками радости друзей и ярости - врагов. По берегу, низиною, в сторону Радотина летел легкой рысью Шемик, унося Го-римира.

Еще не успел всадник скрыться из вида, как принялись владыки усиленно просить за него князя. К ним присоединились и придворные, убеждая князя, что ради такого чуда надо помиловать Горими-ра, и князь наконец уступил.

Тотчас послали гонца в Неуметели за Горимиром, чтобы приехал и ничего не боялся, что ему все прощено и отпущено. И прибыл владыка на следующий день, но на другом коне, не на Шемике. Когда же князь спросил о Шемике, Горимир печально ответил:

- Дома стоит у меня он грустный. Навредил себе этим безумным прыжком.

Горимиру не сиделось в Вышеграде. Ни приязнь придворных, ни милость князя не могли удержать его. Все помыслы его были около верного Шемика.

Откланявшись князю, он полетел без отдыха домой, в свое поместье, которое начало уже подниматься из пепла.

Возвратившись, он тотчас же бросился в конюшню. Конь уже не мог встать и, чувствуя приближение смерти, стал просить своего господина не давать труп его в добычу зверям и птицам, а похоронить у ворот селения.

Глубоко огорченный, Горимир со слезами простился со своим конем, обещал исполнить его желание и исполнил. Он зарыл его в Неуме-телях, где и до сих пор показывают могилу верного Шемика, обозначенную камнем.