Добрый маленький Эдмонд

Эдмонд был необычным мальчиком. Люди, не любившие его, говорили, что он самый надоедливый ребенок, которого они когда-либо встречали, но его бабушка и друзья уверяли, что у него попросту очень пытливый ум. Бабушка его часто добавляла даже, что он самый лучший из всех мальчиков на свете. Но ведь она была очень стара и очень добра.

Эдмонд больше всего любил все разузнавать и рассматривать. Быть может, вы подумаете, что вследствие этого он аккуратно посещал школу, потому что именно там, больше чем где бы то ни было, можно научиться всему, чему угодно. Но Эдмонд вовсе не желал учиться чему-либо: он желал сам докапываться до всего, а это совершенно иное дело. Его пытливый ум побуждал его разбирать часы и смотреть, что заставляет их идти, вырывать замки из дверей, чтобы узнать, что заставляет их держаться. Эдмонд также был именно тем мальчиком, который разрезал резиновый мяч, желая посмотреть, что заставляет его прыгать; понятно, он ровно ничего не увидел так же, как и вы сами, когда проделывали этот же опыт.

Эдмонд жил с бабушкой. Она очень любила его, несмотря на его беспокойный ум, и почти не бранила, когда он совершенно испортил ее черепаховый гребень, стараясь определить, действительно ли он сделан из черепахи или не состоит ли из какого-либо легко воспламеняемого вещества. Эдмонд, конечно, время от времени все-таки ходил в школу и не мог не научиться там чему-нибудь, но преднамеренно он этого никогда не делал.

- Это такая праздная трата времени, - говорил он. - Они знают то, что знают все, а я хочу открыть что-нибудь новое, о чем никто до меня и не думал.

- Я сомневаюсь, что ты можешь открыть что-нибудь, о чем мудрецы всего мира не подумали бы в течение всех этих тысячелетий, - заметила бабушка.

Но Эдмонд не соглашался с нею. Он удирал из школы, когда это только оказывалось возможным, потому что у него было доброе сердце и он не мог переносить мысли, что время и труд учителя тратится напрасно на мальчика, подобного ему, который вовсе не желает учиться, а только изобретать и открывать; а между тем, на свете такое множество достойных мальчиков, жаждущих изучить географию, историю, чтение и арифметику.

Другие мальчики, конечно, тоже иногда удирали от школьных занятий, но они бежали в лес собирать орехи, чернику или дикие груши. Эдмонд же никогда не ходил в ту сторону, где находились зеленые леса и изгороди. Он всегда направлялся к горе, где громоздились высокие скалы и вздымались к небу темные ели и куда остальные жители города боялись заходить из-за странных звуков, раздававшихся из пещер.

Эдмонд не боялся этих звуков, хотя они были таинственны и страшны. Он непременно хотел разузнать, кто или что производило их. Он совершенно самостоятельно изобрел весьма остроумный и новый фонарь, сделанный из репы и стакана, и когда он вытащил свечу из подсвечника, стоявшего в спальне бабушки, и вставил в фонарь, то последний дал великолепный свет.

На следующий день ему пришлось пойти в школу, где его выпороли за то, что он пропускал уроки без разрешения, хотя он совершенно откровенно объяснил, что был слишком занят устройством фонаря и потому не имел времени побывать в школе.

На следующий за этим день Эдмонд встал очень рано и взял с собой завтрак, который бабушка приготовила ему для школы: два крутых яйца и яблочный пирожок; взял также свой фонарь и пошел прямо, как летит стрела, к горам с намерением исследовать пещеры.

В пещерах было очень темно, но его фонарь великолепно осветил их. И это оказались замечательно интересные пещеры со сталактитами, сталагмитами, разными окаменелостями и всеми теми вещами, о которых можно прочесть в поучительных книгах для детей. Но в данное время Эдмонд совсем не интересовался всем этим. Он жаждал узнать, что производило звуки, так сильно пугавшие людей, а в пещерах не попадалось ничего, что могло бы разъяснить ему этот вопрос.

Побродив немного, он уселся в самой большой из пещер и стал тщательно прислушиваться. Ему показалось, что он в состоянии отличить три разных сорта звуков. Во-первых, слышался какой-то тяжелый, грохочущий звук, точно какой-нибудь очень толстый старый господин спал после обеда; в то же самое время слышался второй, более тихий сорт грохота; затем можно было расслышать еще какое-то клохтанье и тиканье, похожее на то, которое мог бы издать цыпленок ростом со стог сена.

- Мне кажется, - заметил Эдмонд сам себе, - что клохтанье ближе всего ко мне!

Он поднялся с места и стал еще раз осматривать пещеры. Но он ничего не нашел и только при последнем обходе заметил какое-то отверстие в стене пещеры приблизительно на половине ее высоты. Будучи мальчиком, он, конечно, вскарабкался и заполз в него; отверстие оказалось входом в скалистый коридор. Теперь клохтанье раздавалось гораздо громче прежнего, грохот же едва можно было расслышать.

- Наконец-то я что-то открою! - сказал Эдмонд и пошел дальше. Коридор извивался и загибался то в ту, то в другую сторону, но Эдмонд отважно продвигался дальше.

- Мой фонарь горит все лучше и лучше, - заметил он немного спустя, но в следующую же минуту убедился, что не свет исходит из его фонаря. Это был какой-то бледно-желтый свет, проникавший в коридор довольно далеко впереди, сквозь что-то, похожее на щель в дверях.

- Это, вероятно, огонь внутри земли, - сказал Эдмонд, который не мог не узнать об этом в школе.

Но совершенно неожиданно свет впереди слабо вспыхнул и погас. Клохтанье тоже прекратилось.

В следующую секунду Эдмонд завернул за угол и очутился перед скалистой дверью. Дверь была неплотно притворена. Он вошел и очутился в круглой пещере, напоминавшей по форме купол церкви. Посреди пещеры виднелось углубление, похожее на огромный таз для умывания, а в середине этого таза сидело очень большое бледное существо. У него было человеческое лицо, тело грифа, большие, покрытые перьями крылья, змеиный хвост, петушиный гребень и перья на шее.

- Что вы такое? - спросил Эдмонд.

- Я бедный, умирающий от голода галогриф, - ответило бледное существо очень слабым голосом, - и я умру скоро! Ах, я знаю, что умру! Огонь мой погас! Не могу себе и представить, как это случилось; я, вероятно, уснул. Один раз в столетие мне необходимо помешать его семь раз хвостом, чтобы он продолжал гореть, а мои часы, должно быть, идут неверно. И вот теперь я умираю.

Мне кажется, я уже сообщил вам, что Эдмонд был очень добрым мальчиком.

- Утешьтесь, - сказал он. - Я зажгу ваш огонь!..

С этими словами он ушел и вскоре вернулся с огромной охапкой сухих веток с растущих на горе сосен. При помощи их и пары учебников, которые он забыл потерять до сих пор и которые по недосмотру сохранились в целости в его кармане, он развел костер вокруг всего галогрифа. Дрова ярко вспыхнули, и вскоре в тазу загорелось что-то, и Эдмонд увидел, что там какая-то жидкость, которая горит, точно спирт. Теперь галогриф помешал его своим хвостом и помахал в нем крыльями. Немного жидкости брызнуло на руки Эдмонда и довольно сильно обожгло их. Но галогриф стал румяным, сильным и веселым: его гребень покраснел, перья заблестели, и вот он поднялся и закричал "Ку-ка-ре-ку!" - очень громко и отчетливо.

Доброе сердце Эдмонда возликовало, когда он увидел, что здоровье его нового знакомого настолько поправилось.

- Не благодарите меня: я в восторге, что мог помочь вам! - сказал он, когда галогриф заговорил о своей признательности.

- Но что я могу сделать для вас? - спросило тогда странное существо.

- Расскажите мне какие-нибудь истории, - попросил Эдмонд.

- О чем? - спросил галогриф.

- О том, что действительно существует, но чего в школах не знают,- сказал Эдмонд.

И тогда галогриф начал рассказывать ему о рудниках и сокровищах, о геологических формациях и о гномах, феях и драконах, о ледниках и каменном веке, о единороге и фениксе, о белой и черной магии.

А Эдмонд ел крутые яйца с пирожком и слушал. Когда он снова проголодался, то попрощался с галогрифом и заспешил домой. Но на следующий день он пришел опять за новыми историями. Так повторялось изо дня в день.

Он рассказал товарищам в школе о галогрифе и о его удивительных историях, и они слушали, затаив дыхание, но, когда он стал рассказывать о том же учителю, его выпороли за ложь.

- Но это все правда, - уверял Эдмонд, - посмотрите только на эти ожоги на моей руке.

- Я вижу, что ты играл с огнем, шалил по обыкновению, - заметил учитель и выпорол Эдмонда сильнее прежнего.

Учитель был невеждой и Фомой неверующим; к счастью, не все учителя похожи на него.

Однажды Эдмонд сделал новый фонарь из каких-то химических составов, похищенных им из школьной лаборатории. С этим фонарем он снова отправился на разведку, чтобы посмотреть, не удастся ли ему найти существ, которые производят шум другого рода.

В совершенно другой части горы он нашел темный проход, со всех сторон устланный медью, что делало его похожим на внутреннюю часть огромного телескопа, и в самом конце его он увидел ярко-зеленую дверь. На дверях виднелась медная дощечка со словами "Госпожа Д. (просит постучать и позвонить)" и белая записка "Разбудите меня в три часа". У Эдмонда были часы; ему подарили их в день рождения, то есть два дня тому назад. Он еще не успел разобрать их, чтобы посмотреть, что заставляет их двигать стрелки, поэтому они еще шли. Он теперь посмотрел на них. Было без четверти три.

Не говорил ли я вам уже, что Эдмонд был очень добрым мальчиком? Он сел на медную ступеньку у дверей и подождал до трех часов. Тогда он постучал и позвонил. Из-за двери послышалось какое-то громыхание и пыхтение. Большая дверь быстро распахнулась, и Эдмонд едва успел спрятаться за нее, когда появился огромный желтый дракон, который пополз вниз по медному коридору, как большой червяк или, скорее, как чудовищная тысяченожка.

Эдмонд потихоньку выполз за ним и увидел, как дракон растянулся среди скал на солнышке. Мальчик прокрался мимо огромного животного, помчался вниз с горы в город и ворвался в школу с криком.

- Сюда ползет большой дракон! Кто-нибудь должен что-нибудь предпринять, иначе мы все погибнем!

Его немедленно выпороли за ложь. Учитель не любил откладывать исполнение своих обязанностей в долгий ящик.

- Но ведь это правда, - упорствовал Эдмонд, - вот посмотрите, если это не правда.

Он показал в окно, и все могли рассмотреть над горой огромное желтое облако, поднимавшееся к небу.

- Это просто грозовая туча, - сказал учитель и выпорол Эдмонда сильнее, чем когда-либо.

Этот учитель был совсем не похож на некоторых учителей, которых я знаю: он был ужасно упрям и не поверил бы собственным глазам, если бы они сказали ему что-нибудь непохожее на то, что сам он сказал, прежде чем они заговорили.

Итак, пока учитель писал на классной доске: "Лгать очень дурно, и лжецов следует пороть. Это делается для их собственного блага" (а писал он для того, чтобы маленький негодник переписал это изречение семьсот раз), Эдмонд тайком выбрался из школы и побежал во всю прыть через город предупредить бабушку. Но ее не оказалось дома. Тогда он выскочил в задние ворота города и помчался на гору, чтобы поведать обо всем галогрифу и попросить его помочь горю. Ему ни на минуту не пришло в голову, что галогриф может не поверить ему. Он сам слышал от него столько необычных рассказов и поверил им всем, а когда вы верите чьим-либо рассказам, то должны верить и вашим. Этого требует простое приличие.

У входа в пещеру галогрифа Эдмонд остановился, едва не задохнувшись, и оглянулся на город. По дороге сюда он чувствовал, как его маленькие ножки дрожали и подгибались, когда тень огромного облака пала на него. Теперь он снова стоял между теплой землей и голубым небом и смотрел вниз на зеленую равнину, усеянную плодовыми деревьями, фермами, крытыми красной черепицей, и полями золотистого хлеба. Среди этой равнины лежал серый город с крепкими стенами, в которых были проделаны бойницы для стрелков, и с квадратными башнями с отверстиями, через которые можно было лить расплавленный свинец на головы чужеземцев, с мостами, колокольнями, спокойной рекой, окаймленной ивами и ольхой, и красивым зеленым сквером в центре, где по праздникам жители сидели, покуривая свои трубки и слушая военный оркестр.

Эдмонд ясно видел все это. Но он видел также желтого дракона, который полз по долине, оставляя за собой черный след, так как все обгорало на его пути. В довершение ужаса он убедился, что этот дракон во много раз больше всего города.

- Ах, моя бедная, дорогая бабушка! - воскликнул Эдмонд, так как у него было очень доброе сердце, о чем я уже сказал вам.

Желтый дракон подползал все ближе и ближе к городу, облизывая жадные губы длинным, красным языком, и Эдмонд знал, что в школе учитель все еще продолжает усердно обучать мальчиков и все еще совершенно не верит его рассказу.

"Во всяком случае, ему теперь довольно скоро придется поверить мне", - заметил Эдмонд про себя, хотя у него и было очень нежное сердце, - простая справедливость требует, чтобы я вам сообщил об этом, - я боюсь, он был не настолько огорчен, как следовало бы при мысли о том, каким путем его учитель будет принужден поверить ему. Дракон между тем разверзал свою пасть все шире и шире. Эдмонд закрыл глаза как мог плотнее, потому что доброго мальчика все же пугала мысль увидеть ужасное зрелище.

Когда он снова раскрыл глаза, города уже не существовало. На том месте, где он раньше стоял, виднелось пустое пространство. А дракон облизывал губы и свертывался в клубок для послеобеденного сна, как делает ваша кошка, покончив с мышью. Эдмонд с трудом передохнул раза два, потом бросился в пещеру рассказать галогрифу обо всем происшедшем.

- Ну, - молвил галогриф задумчиво, выслушав весь рассказ до конца - что же дальше?

- Мне кажется, вы не совсем поняли меня, - сказал Эдмонд кротко, - дракон проглотил весь город.

- А разве это какое-нибудь несчастье? - спросил галогриф.

- Да ведь я там живу, - воскликнул Эдмонд, думая не столько о себе, сколько о бабушке.

- Не печалься, успокоил галогриф, повертываясь в своей огненной луже, чтобы погреть другой бок, застывший из-за того, что Эдмонд, по обыкновению, забыл прикрыть дверь пещеры, - ты можешь жить здесь со мной.

- Боюсь, что вы все-таки не совсем поняли мои слова, - снова начал пояснять Эдмонд с большим терпением. - Видите ли, моя бабушка осталась в городе, и я не в силах перенести мысли, что мне придется потерять ее таким образом.

- Я не знаю, что это такое - бабушка, - заметил галогриф, которому, по-видимому, этот разговор начал надоедать, - но, если это имущество, которому вы придаете какое-то значение...

- Да, конечно же, придаю! - воскликнул Эдмонд, теряя наконец терпение. - Ах, пожалуйста, помогите мне! Посоветуйте, что делать?

- Будь я на твоем месте, - сказал его друг, потягиваясь в луже огня, чтобы волны покрыли его до самого подбородка - я нашел бы драконенка и притащил его сюда.

- Но почему? - спросил Эдмонд.

Он еще в школе приобрел привычку спрашивать "почему?", и учитель всегда находил это крайне надоедливым. Что же касается галогрифа, он не намеревался терпеть ничего подобного даже на минутку.

- Ах, не разговаривай со мной! - воскликнул галогриф, раздражительно плескаясь в пламени. - Я тебе даю добрый совет, следуй ему или нет - как хочешь, я больше не стану заботиться о тебе. Если ты притащишь мне сюда драконенка, я скажу тебе, что делать дальше. Если нет, так нет!

И галогриф обернул пламя поплотней вокруг своих плеч, зарылся в него, словно в одеяло и приготовился уснуть.

Это был лучший способ добиться своего от Эдмонда, - только до сих пор никому не пришло в голову испытать его.

Он простоял с минуту, смотря на галогрифа. Тот посмотрел на него уголком глаза и принялся храпеть очень громко, и Эдмонд понял раз и навсегда, что его друг не позволит ему шутить с собой. С этой минуты он почувствовал глубокое уважение к галогрифу и сейчас же отправился исполнять, что ему было приказано, - кажется, первый раз в жизни.

Хотя он и пропускал так часто уроки в школе, он знал несколько вещей, которых, возможно, вы не знаете, хотя всегда были благонравны и аккуратно посещали классы. Он знал, например, что драконенком называется ребенок дракона, и, следовательно, что теперь ему необходимо разыскать источник третьего рода звуков, которые пугали людей, проходивших мимо горы. Конечно, клохтанье производилось галогрифом; сильный шум, напоминавший старого толстого господина, уснувшего после обеда, издавался большим драконом; значит, драконенок должен был производить более слабый грохот.

Он отважно устремился в пещеры, искал и бродил, бродил и искал, пока наконец не наткнулся в горе на третью дверь, на которой было написано: "Младенец спит". У самой двери стояли пятьдесят пар медных башмаков, и никто не мог увидеть их, не догадавшись в ту же минуту, на какие ноги они были сделаны, так как в каждом башмаке было пять отверстий для пяти когтей драконенка. Их было пятьдесят пар, потому что дракон походил на свою мать и имел сто ног, - ни больше, ни меньше. Он принадлежал к виду, называемому в ученых книгах дракон-стоножка.

Эдмонд сильно испугался, но вдруг он вспомнил мрачное выражение глаза галогрифа, и упорная решимость, выражавшаяся в его храпе, еще раздавалась в ушах, несмотря на храп драконенка, который сам по себе тоже что-нибудь да стоил. Он кое-как собрался с духом, распахнул дверь и громко крикнул:

- Эй, ты, драконенок! Вылезай сейчас же из постели!

Драконенок перестал храпеть и сказал сонным голосом:

- Еще очень рано!

- Мама, во всяком случае, тебе приказала встать; ну, вставай сейчас же, слышишь? - приказал Эдмонд, храбрость которого возросла от того факта, что драконенок еще не съел его.

Драконенок вздохнул, и Эдмонд мог расслышать, как он слезал с постели. В следующую минуту он начал выползать из своей комнаты и надевать башмаки. Он был гораздо меньше своей матери и не превышал ростом маленькой часовни.

- Торопись! - сказал Эдмонд, когда драконенок стал неуклюже возиться с семнадцатым башмаком, который почему-то долго не мог обуть.

- Мама сказала, чтобы я никогда не смел выходить без башмаков, - извинялся драконенок, и Эдмонду пришлось помочь ему обуться.

На это понадобилось немало времени, и это было далеко не приятным занятием.

Наконец драконенок объявил, что он совсем готов.

Эдмонд, позабывший свой испуг, сказал:

- В таком случае пойдем! - и они отправились к галогрифу.

Пещера была немного узка для драконенка, но он вытянулся в ниточку, как делает жирный земляной червяк, когда старается пробраться через узкую щель в твердом комке земли.

- Вот он, - объявил Эдмонд, и галогриф сейчас же проснулся и очень вежливо попросил драконенка присесть и подождать.

- Ваша мать сейчас придет, - заметил галогриф, помешивая свой огонь.

Драконенок сел и принялся ждать, но все время наблюдал за огнем голодными, жадными глазами.

- Прошу прощения, - не вытерпел он наконец, - но я привык каждое утро съедать небольшую чашечку огня, как только проснусь, и теперь я чувствую, что немного ослабел. Вы мне разрешите?

Он протянул коготь к тазу галогрифа.

- Конечно, нет, - отрезал галогриф резко, - и где вы только воспитывались? Вас разве не учили, что "никогда не следует просить всего, что видишь?" А?

- Извините, пожалуйста, - сказал драконенок смиренно, - но я, право, ужасно голоден.

Галогриф знаком подозвал Эдмонда к краю своего таза и так долго и убедительно шептал ему что-то на ухо, что на одной стороне головы мальчугана волосы совершенно сгорели. Но он даже ни разу не прервал галогрифа, чтобы спросить у него "почему?". А когда шептание окончилось, Эдмонд, у которого, как я, может быть, уже упоминал, было доброе сердце, сказал драконенку:

- Если ты действительно голоден, бедное создание, я могу показать тебя, где целая масса огня.

Он пошел дальше по пещерам, указывая путь, а драконенок следовал за ним.

Дойдя до надлежащего места, Эдмонд остановился.

Здесь в полу виднелась круглая железная крышка, как те, которыми прикрывают запасные водопроводные краны, только гораздо больших размеров. Эдмонд поднял ее за крючок, вделанный в один из ее краев. Из отверстия тотчас вырвалась струя горячего воздуха, которая едва не задушила его. Но драконенок подошел совсем близко, заглянул одним глазком в отверстие и заметил:

- Очень вкусно пахнет, не правда ли?

- Да, - ответил Эдмонд, - здесь сохраняется огонь, который горит внутри земли. Там его целая пропасть, и совершенно готового. Не лучше ли тебе спуститься туда и приняться за завтрак, как ты думаешь?

Итак, драконенок протиснулся в отверстие и принялся ползти все быстрее и быстрее по наклонной шахте, которая ведет к огню внутри земли. И Эдмонд, на этот раз странным образом в точности исполняя, что ему было сказано, поймал кончик хвоста драконенка и просунул в него железный крюк, так что драконенок не мог двинуться дальше. Не мог он также повернуть обратно и поползти назад, чтобы посмотреть, что случилось с его несчастным хвостиком, потому что, как всем известно, путь к огням, находящимся в преисподней, очень легок, когда спускаешься по нему; вернуться же обратно совершенно невозможно.

Итак, мы видим драконенка, крепко придерживаемого собственным глупым хвостиком, и Эдмонда, который с крайне важным и деловым видом и, очевидно, очень довольный собой торопится назад к галогрифу.

- А теперь? - спросил он, вернувшись.

- Ну, теперь, - ответил галогриф, - пойди к отверстию в пещеру и смейся так громко, чтобы дракон тебя услышал.

Эдмонд едва не спросил "почему?", но вовремя остановился и только проронил:

- Он меня не услышит...

- Что ж, отлично! - ответил галогриф. - Вероятно, ты знаешь все лучше меня, - и он начал завертываться в огонь.

Эдмонд, понятно, сейчас же сделал как ему было велено.

Когда он начал смеяться, смех его повторило стоголосое эхо пещер, так что могло показаться, что смеется целый замок, полный великанов.

Дракон, улегшийся вздремнуть на солнышке, проснулся и сказал сердитым голосом:

- Над чем это ты так смеешься?

- Над вами! - воскликнул Эдмонд, продолжая смеяться.

Дракон терпел, насколько мог, но, как и всякий другой, он не мог выносить, чтобы над ним смеялись, и поэтому через некоторое время потащился на гору очень-очень медленно, так как плотно пообедал, и снова переспросил:

- Над чем ты смеешься? - да таким страшным голосом, что Эдмонд почувствовал, что никогда уж больше не решится смеяться.

Тогда добрый галогриф закричал:

- Над вами! Вы съели собственного драконенка, - проглотили его вместе с городом. Вашего собственного драконенка! Ха-ха-ха!

И Эдмонд настолько осмелился, что тоже робко повторил: "Ха-ха-ха!" - Вот так история! - ужаснулся дракон. - Недаром мне показалось, будто город слегка застрял у меня в горле. Я должен вынуть его оттуда и осмотреть потщательней!

С этими словами он начал кашлять, потом отхаркнулся и - город очутился на склоне горы.

Эдмонд пустился назад к галогрифу, который сказал ему, что следует делать дальше. Итак, раньше чем дракон успел просмотреть весь город, чтобы убедиться, не там ли его отпрыск, голос самого жалобно воющего драконенка раздался изнутри горы. Эдмонд изо всех сил прищемил ему хвост железной крышкой, похожей на крышку запасных водопроводных кранов. Дракон услышал этот вой и встревожился.

- Что же, наконец, случилось с малюткой? Здесь его нет! - С этими словами он вытянулся в ниточку и вполз в гору - поискать своего драконенка.

Галогриф продолжал хохотать во всю глотку, а Эдмонд продолжал щемить хвост драконенка, и немного спустя голова большого дракона, вытянувшегося в необычайно длинную нитку, очутилась у круглого отверстия с железной крышкой, а хвост его оставался отсюда на расстоянии мили или двух. Когда Эдмонд услышал, что чудовище приближается, он в последний разок прищемил хвост драконенка, затем поднял крышку и встал за нею, чтобы большой дракон не мог рассмотреть его. Потом он снял хвост драконенка с крючка, и старый дракон заглянул в отверстие как раз вовремя: он успел увидеть, как хвост его драконенка скрылся на дне гладкой покатой галереи под аккомпанемент последнего крика боли. Каковы бы ни были остальные недостатки дракона, он во всяком случае обладал сильно развитыми родительскими чувствами. Он бросился вниз головой в отверстие и быстро скользнул вниз за своим младенцем. Эдмонд наблюдал за тем, как исчезла его голова, а затем и все остальное. Дракон был такой длинный и растянулся так тонко, что на это понадобилась целая ночь. Это было все равно что наблюдать за проходившим товарным поездом в Германии.

Когда исчезло последнее звено хвоста дракона, Эдмонд быстро прикрыл железную крышку. Он был добрый мальчик, как вы уже успели заметить, и его радовала мысль, что теперь и у дракона, и у его драконенка будет масса их любимого лакомства на вечные времена.

Он поблагодарил галогрифа за его любезность и вернулся домой как раз вовремя, чтобы позавтракать и поспеть в школу к девяти часам. Конечно, он не мог бы успеть, если бы город стоял на старом месте у реки, посреди равнины, но теперь город укоренился на склоне горы, на том самом месте, где дракон его выплюнул.

- Ну-с? - спросил учитель. - Где же ты был вчера?

Эдмонд объяснил, и учитель сейчас же выпорол его за ложь.

- Но ведь это истинная правда, - поклялся Эдмонд. - Весь город был проглочен драконом. Вы сами это знаете...

- Глупости! - возмутился учитель. - У нас была гроза и землетрясение, вот и все...

И он высек Эдмонда сильнее, чем когда-либо.

- Но, - возразил Эдмонд, который не мог воздержаться от спора даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, - как вы объясните себе, что город теперь стоит на склоне горы, а не возле реки, как было раньше?

- Он и всегда стоял на склоне горы, - сказал учитель.

И весь класс подтвердил то же самое, так как ученики были достаточно благоразумны, чтобы не спорить с человеком, у которого в руках палка.

- Но посмотрите на карту, - упорствовал Эдмонд, не желавший ни за что быть побитым в споре, пусть его и побили в другом смысле.

Учитель указал на висевшую на стене карту.

На ней был обозначен их город действительно стоящим на склоне горы!

И никто, кроме Эдмонда, не мог понять, что сотрясение, полученное городом, когда дракон проглотил его, перевернуло все карты и сделало их неточными.

А учитель снова высек Эдмонда, объясняя, что на этот раз он наказывал его не за ложь, но за противную привычку вечно спорить.

На следующий день Эдмонду пришло в голову, что он может доказать людям правдивость своих рассказов, показав им галогрифа. И он действительно уговорил некоторых из жителей города пойти с ним в пещеры. Галогриф, однако, заперся в своем помещении и не хотел открыть дверей, поэтому Эдмонд ничего не выиграл этим, кроме лишних упреков. И бедный Эдмонд не мог возразить ни слова, хотя знал, как несправедливы все эти упреки.

Единственным человеком, поверившим ему, была его бабушка. Но ведь она была очень стара и очень добра и всегда утверждала, что он лучший из мальчиков.