История Джона и Барбары (Глава 9)

Джейн и Майкл ушли на день рождения. Они оделись во все самое нарядное. И Эллен, увидев их, воскликнула, что они "красавчики, прямо с витрины".

Весь день в доме было так тихо, точно дом о чем-то задумался или, может, задремал.

Внизу на кухне миссис Брилл, водрузив на нос очки, читала газеты, Робертсон Эй сидел в саду на скамейке и усердно предавался лени. Миссис Банкс устроилась на софе в гостиной, подложив под ноги подушечку.

В комнате наверху Мэри Поппинс просушивала на каминной решетке одежду детей, а солнечные лучи лились в окно, расцвечивая стены, и плясали в кроватях, где лежали близнецы.

- Пожалуйста, сдвиньтесь немного. Вы светите мне в глаза, - сказал Джон громко.

- Прости, но это невозможно, - ответил один луч. - Нам ведь надо обежать всю комнату. Так заведено испокон веков. Мы движемся весь день с востока на запад, и эта комната как раз у нас на пути. Советую тебе зажмуриться, и я как бы исчезну.

Золотистый столп лучей наискось падал в комнату. Он двигался довольно быстро, вняв, без сомнения, просьбе Джона.

- Какие вы нежные и теплые. Я так вас люблю, - сказала Барбара, стараясь поймать в кулачок хотя бы один луч.

- Милая девочка, - ответили лучи и стали гладить ее щечки. - Тебе нравится, как мы ласкаем тебя? - видно, им приятно, когда их любят.

- Очень! - вздохнула с наслаждением Барбара.

- Слова! Слова! Слова! Я нигде не слышал столько слов, как в доме N 17 по Вишневой улице. В этой комнате всегда кто-то болтает, - проверещал в окне чей-то голос. Джон с Барбарой повернули головы. Это был Скворец, живший на верху дымоходной трубы.

- Нет, как вам это нравится! - быстро обернулась Мэри Поппинс. - Посмотрел бы на себя. День-деньской прыгаешь по крышам и проводам. И без умолку трещишь, чирикаешь, орешь. Ты своим гамом мертвого разбудишь! Воробьи и те тише себя ведут.

Скворец склонил голову набок и глянул на нее одним глазом сверху оконной рамы.

- Ну и что? - ответил он. - У меня уйма дел: консультации, дискуссии, диспуты, переговоры. Вот целый день и нет языку покоя.

- Бедный язык, - съязвил Джон.

- А я, между прочим, молодой человек, не с вами разговариваю, - Скворец гордо тряхнул крылышками и слетел на подоконник. - И уж, во всяком случае, не тебе это говорить. Кто в субботу чуть не весь день голосил?

- Но я же не болтал языком, - смутился Джон. - У меня животик болел.

- Знаем, как болел! - Скворец с подоконника перелетел на шишечку кроватки, где лежала Барбара, и сказал тихим, вкрадчивым голосом:

- Есть сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки, Барбара?

Барбара села, держась за кроватку.

- Вот тебе половинка овсяного печенья, - протянула она в кулачке угощенье.

Скворец мгновенно вспорхнул с кровати, схватил кусочек печенья, вернулся на подоконник и стал быстро-быстро клевать.

- А где твое спасибо? - укорила Скворца Мэри Поппинс, но печенье было такое вкусное, что Скворец никого и ничего не слышал. - А спасибо где? - громче повторила Мэри Поппинс.

- Что такое? Ах, дорогуша, занимайтесь своим делом. У меня нет времени на всякие церемонии. - И он склюнул последнюю крошку.

В комнате воцарилась тишина. Джон, нежась в солнечных лучах, схватил свою голенькую ножку, сунул пальцы в рот, где уже белел первый зубик, и стал водить ими по губам.

- Что с тобой? Зачем это? - засмеялась Барбара. - Сейчас тобой никто не любуется.

- Знаю, - ответил Джон, ведя ножкой по губам, точно играл на губной гармошке, - но надо практиковаться. Взрослые от этого балдеют. Ты обратила внимание, тетушка Флосси увидела вчера этот фокус и чуть с ума не сошла. Столько глупостей наговорила - я и птенчик, и умничка, и золотце - словом, седьмое чудо света. Слыхала что-нибудь подобное? - Джон выпустил изо рта ножку и захохотал, вспомнив тетушку Флосси.

- Мои штучки ей тоже нравятся, - без тени хвастовства заметила Барбара. - Я начну снимать и надевать пинетки, а она мне - ты такая сладенькая, я тебя сейчас съем, смешно, да? Если я говорю, что съем, значит, и правда съем, например, яблоко или печенье. А у взрослых ничего не поймешь. Говорят одно - делают другое. Как ты думаешь, она понарошку хочет меня съесть?

- Конечно, понарошку. Это они так шутят. Мне никогда не понять взрослых. Они все-таки очень глупые. Даже и Джейн с Майклом не всегда умными назовешь.

- Да, - согласилась Барбара, сосредоточенно стаскивая пинетки.

- Например, они никогда не понимают, о чем мы говорим. Но самое страшное, они вообще не понимают ничей язык. Я сам слышал, как Джейн сказала: вот бы понять, что говорит ветер.

- И я удивляюсь на Майкла. Только и слышишь: "Ах, как поет скворец - ти-ви, ти-ви!" Да разве скворец поет? Он просто говорит, как мы с тобой.

А уж от мамы с папой, конечно, и ожидать нечего. Они просто ничегошеньки не понимают. Но Джейн с Майклом, кажется, должны бы понимать...

- А они раньше и понимали, - вмешалась Мэри Поппинс, складывая стопкой ночные сорочки Джейн.

- Что? - воскликнули близнецы. - Понимали язык скворца и ветра?

- Да, и язык деревьев, солнечных лучей, звезд.

- Но как они могли разучиться? - Джон наморщил лобик, силясь постичь причину такого несчастья.

- Ты хочешь знать? - проверещал Скворец таким тоном, точно хотел сказать: а я знаю, как.

- Выросли и забыли, - объяснила Мэри Поппинс. - Барбара, надень, пожалуйста, пинетки.

- Глупая причина, - сказал Джон, сердито на нее глядя.

- Может, и глупая, но это факт, - Мэри Поппинс нагнулась к Барбаре и крепко-накрепко завязала пинетки.

- А Джейн с Майклом и правда глупые, - продолжал Джон. - Вот я вырасту и ни за что не забуду.

- И я тоже, - Барбара сунула палец в рот и стала, причмокивая, сосать.

- Забудете, - отрезала Мэри Поппинс.

Близнецы сели в постельках и уставились на нее.

- Ха! - презрительно воскликнул Скворец. - Вы только взгляните на них! Ишь, вундеркинды выискались! Бывают, конечно, чудеса. Но на этот раз никакого чуда не будет. Вы тоже все забудете, как Джейн с Майклом.

- Никогда! - воскликнули близнецы в один голос и взглянули на Скворца так, словно хотели его убить: очень он их расстроил.

- А я говорю, что забудете, - рассмеялся Скворец. - Впрочем, вы в этом не виноваты, - прибавил он, смягчившись. - Забудете, потому что выбора у вас нет. Не было еще на свете человека, который не забыл бы язык вещей и животных. Не считая, конечно, ее. - И Скворец кивнул через крыло на Мэри Поппинс.

- А почему она помнит, а мы забудем? - спросил Джон.

- Ишь, что захотели! Она не такая, как все. Она - Великое исключение.

Вам с ней не равняться, - усмехнулся Скворец.

Огорченные дети замолчали.

- Видите ли, - продолжал Скворец. - Она совсем особенная. Я говорю не о внешности. Мои птенцы, им хоть от роду один день, и то красивее.

- Какая наглость! - возмутилась Мэри Поппинс и замахала на Скворца фартуком. Но Скворец вспорхнул на верх рамы, прыгнул на карниз и, оказавшись в недосягаемости, пронзительно засвистал.

- Опять не поймала! Небось, уже думала, я у тебя в руках! - И Скворец презрительно затряс крыльями.

Мэри Поппинс в ответ только фыркнула.

Солнечный столп продолжал скользить по комнате, волоча за собой золотистый шлейф. За окном подул легкий ветер и стал нежно шептаться с вишнями на улице.

- Слышите, что говорит ветер? - спросил Джон, склонив набок голову. - Неужели правда, миссис Поппинс, что мы вырастем и не будем слышать, что говорят ветер, лучи, деревья?

- Слышать, конечно, будете, - ответила Мэри Поппинс. - Но понимать - нет.

Барбару как будто ударили, и она тихонько заплакала. И у Джона на глаза навернулись слезы.

- Это непоправимо. Так устроен мир, - взывала к их разуму Мэри Поппинс.

- Взгляните на них! Нет, вы только взгляните! - насмешничал Скворец.

- Ревут белугой! Да у моих едва вылупившихся птенцов мозгов и то больше.

А Джон и Барбара, лежа в своих уютных постельках, плакали навзрыд, такими они чувствовали себя несчастными. Вдруг отворилась дверь и вошла миссис Банкс.

- Мне послышалось, что дети плачут? - сказала она и подбежала к кроваткам.

- Что случилось, мои маленькие? Мои солнышки, мои птички? Почему они так горько плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие хорошие, не слышно было ни звука. Что тут произошло?

- Да, мадам. Нет, мадам. Конечно, мадам. Это, наверное, зубки, мадам, - говорила Мэри Поппинс, стараясь не глядеть на Скворца.

- Ну конечно, зубки, - поспешила согласиться миссис Банкс.

- Мне не надо никаких зубов. Я забуду из-за них все самое важное, - голосил Джон, катаясь по кровати.

- И я тоже, - рыдала Барбара, уткнувшись в подушку.

- Бедненькие мои, славненькие. Все, все будет хорошо. Вот только вырастут эти гадкие зубки, - успокаивала близнецов миссис Банкс, бегая от одной кроватки к другой.

- Ты ничего не понимаешь! - еще сильнее вопил Джон. - Мне не нужны твои зубки!

- Никогда, никогда ничего хорошего не будет, - плакала в подушку Барбара.

- Да, да, все будет хорошо. Мамочка жалеет, мамочка любит своих деток, - нежно ворковала миссис Банкс.

За окном послышался легкий писк. Это хихикнул Скворец, но поперхнулся, перехватив грозный взгляд Мэри Поппинс. И уже больше не позволил себе даже улыбнуться, наблюдая происходящее в комнате.

Миссис Банкс ласково гладила близнецов - то одного, то другого, шептала слова, способные, как она думала, утешить даже в самом большом горе.

И Джон вдруг перестал плакать. Он был уже воспитанный мальчик, любил мамочку и помнил, чем он ей обязан. Не ее вина, что она, бедняжка, всегда говорит не то, что надо. И все потому, что не понимает их. И Джон простил свою маму - лег на спину, всхлипнул, взял ножку и сунул пальчики в рот.

- Ах ты умница! Ну что у нас за умный мальчик! - восхитилась мама.

Джон стал водить пальчиками по губам, как будто играл на губной гармошке, и миссис Банкс расцеловала его.

Тогда и Барбара - пусть и ее похвалят - оторвала от подушки мокрое личико и двумя ручками сняла сразу обе пинетки.

- Ах ты мое сокровище! - воскликнула с восторгом миссис Банкс, осыпая дочь поцелуями.

- Вот видите, Мэри Поппинс. Вот дети и замолчали. Я всегда их успокою. Все, все хорошо, - сказала миссис Банкс, точно пропела строчку колыбельной. - И зубки все вырастут, - прибавила она.

- Да, мадам, - вежливо ответила Мэри Поппинс.

Миссис Банкс улыбнулась близнецам, вышла из комнаты и тихонько притворила дверь.

В тот же миг Скворец разразился гомерическим хохотом.

- Простите, ради Бога, мою неучтивость! - воскликнул он сквозь смех.

- Но я правда, правда не могу удержаться. Какая сцена! Боже, какая сцена!

Джон не обратил на него никакого внимания. Он просунул сквозь прутья кроватки голову и сказал Барбаре тихим, идущим от сердца голосом:

- Я ни за что не буду таким, как другие взрослые. Ни за что! - он кивнул головой в сторону Скворца. - Пусть они с Мэри Поппинс говорят, что хотят. Я никогда не забуду их язык.

Мэри Поппинс ничего не сказала, только улыбнулась загадочной, понимающей улыбкой.

- И я не забуду, - сказала Барбара. - Никогда!

- Пет, вы только послушайте их, сохрани, Господи, мои маховые перья, - просвистел за окном Скворец, прижал крылья к бокам и опять давай смеяться. - Как будто это от них зависит! Вот умора! Еще месяц-два, ну от силы три, и они забудут даже, как меня звать, глупые кукушонки. Глупые, желторотые, бесперые кукушонки. Ха! Ха! Ха! - И Скворец расправил свои крапчатые крылья и улетел...

Прошло немного времени, у близнецов появились зубки, как тому положено, и весь дом отпраздновал их первый день рождения.

На утро после торжества Скворец, только вернувшийся в дом N 17 по Вишневой улице с далеких Бермуд, сел по обыкновению на подоконник.

- Привет! Привет! Привет! Вот мы и вернулись, - весело насвистывал он. - Ну как вы, дорогуша? - не очень почтительно обратился он к Мэри Поппинс, склонив голову набок и глядя на нее ясным, блестящим глазом.

- В вашем приветствии никто не нуждается, - вскинула голову Мэри Поппинс.

- Узнаю старушку. Ни капельки не изменилась! А как наши кукушонки? - Скворец взглянул на постельку Барбары. - Ну, Барбарина, есть ли сегодня что-нибудь вкусненькое для скворушки?

- Ба-ля, ба-ля, ба-ля, - пролепетала Барбара, уписывая овсяное печенье.

Скворец, слегка удивившись, прыгнул на шишечку кровати.

- Я спрашиваю, - отчетливо произнес он, - есть ли что-нибудь вкусненькое для скворушки?

- Бу-лю, бу-лю, бу-лю, - пролепетала Барбара, глянула на потолок и проглотила последнюю крошку.

Скворец уставился на нее блестящими глазками.

- Ха! - вдруг воскликнул он и вопросительно взглянул на Мэри Поппинс.

Она ответила ему долгим говорящим взглядом.

Скворец порхнул на кровать Джона. Джон крепко прижимал к себе белую кудрявую овечку.

- Как меня зовут? Как меня зовут? Как меня зовут? - пронзительно закричал Скворец, чувствуя какое-то беспокойство.

- Бе-бе-бе, - сказал Джон, открыл рот и ухватил зубками ногу овечки.

Тряхнув головой, Скворец отвернулся.

- Значит, свершилось, - тихо сказал он Мэри Поппинс.

Она кивнула.

Скворец какой-то миг удрученно глядел на близнецов. Потом пожал крыльями в крапинках.

- Ну что ж. Я ведь знал, что так будет. И всегда говорил им это. А они не верили. - Он немного помолчал, глядя на кроватки.

И вдруг резко встряхнулся.

- Да-а, надо скорее лететь домой. К себе на трубу. Пора приниматься за весеннюю уборку. - Он перелетел с кровати на подоконник и обернулся.

- А скучно будет без них. Я любил поболтать с ними. Мне будет их не хватать.

И он смахнул что-то крылом с глаз.

- Плачешь? - усмехнулась Мэри Поппинс.

Скворец сразу взял себя в руки.

- Плачу? Да нет. У меня... э-э... легкая простуда. Продуло на обратном пути. Ничего серьезного.

Он выпорхнул в окно, сел на карниз, почистил клювом перышки.

- Прощайте! - весело просвистел он, расправил крылья и улетел...